Вера

Мольба

 

   Давным-давно в одном большом поселении немецких колонистов на Волге, насчитывавшем тогда более четырех сотен хозяйств, а ныне – стёртом с лица земли, жила одна молодая женщина.

   В 20 лет она была выдана замуж. В семьях колонистов было, как правило, по 8-12 детей. И её муж Иоханнес был одним из старших сыновей, работящий, не пил, не бил, гостинцами одаривал, но был строг, сдержан и немногословен.

   Чем уж он смог привлечь девичье внимание? Может, красивым майским деревом – толстый пук березовых веток, привязанный к шесту, установленным у ворот ее родительского дома в ночь под Троицу? Ведь такое является большой честью для девушки, потому что после этого её считают скорой невестой. А может, привлёк молодцеватостью, с какой лихо отплясывал на вечеринках в дни Кирмеса – осеннего престольного праздника? Или удивило его степенное молчание, когда парни вокруг наперебой осыпали зеленоглазую красавицу шутками-прибаутками?

   Молодежь часто сходилась за деревней, на лугу в тёплое время года, или в холодное время – собиралась на посиделки у кого-нибудь, где они знакомились ближе, играли и пели.

   Иоханнес обошёл всех соперников, став постоянным провожатым девушки со всех вечеринок. А потом было скорое сватовство, обручение и последовавшее за ним оглашение в церкви в ближайшие три воскресенья.

   Всё же времени до свадьбы хватило, чтобы научиться при

взгляде на жениха не заливаться краской и не прятать

вспотевшие ладошки в складках юбки.

   Их венчание состоялось во второй день Рождества, и вместе с ними – ещё у полудюжины пар. Три свадебных дня – это самые яркие события в жизни.

   На ту пору девушки на выданье долго не засиживались в семьях лишним ртом, а потому к замужней жизни были готовы.

   Но одно дело мечты, девичьи перешёптывания, взгляды на парней, другое дело – вот, данный тебе суженый – и уже дальнейшая жизнь бок о бок и в радости, и в горести.

   Очень скоро молодая женщина стала полноправной участницей трудовой жизни своей новой семьи. А это и работа в поле, в саду, за ткацким станком, прялкой, занятие шитьём и вязаньем, домашняя работа, кухня.

   Дни начинались и заканчивались молитвами.

   Размеренная жизнь наматывала годы супружества, но судьба не торопилась одарить их детьми. Зимы сменялись вёснами, годы жизни улетали с журавлиными стаями, и на втором десятке лет супружества почти не оставалось надежды на появление дитя.

   К тому времени их предки уже пару веков как переселились из далёкой Германии на эти раздольные приволжские земли. Однако потомки сумели сохранить уклад, обряды, ментальность. Колонисты, в общем-то, осознавали, в каком огромном государстве теперь их родина, но события, происходящие в нём, всё же пока оставались за порогами их домов…

   Но предощущение каких-то глобальных перемен в жизни зрело.

   Обычные домашние хлопоты всё чаще стали прерываться накатывавшими на их жизнь новостями о февральской революции в Питере и Саратове, о критическом положении на фронте.

    Мужчины несравненно больше знали о положении дел, а женщины – больше чувствовали надвигающуюся угрозу их существованию.

   И тут неожиданным подарком судьбы явилось так долго выпрашиваемое в молитвах материнство. Уже к весне она смогла поделиться с мужем, что ждёт ребёнка.

   Природа сторицей одаривала трудолюбие. Зима обещала быть сытой и в достатке. В саду ветви ломились от обилия яблок. Бабье лето давно закончилось.

   Молодой женщине труднее стало справляться по хозяйству. И однажды холодным вечером в доме появилось малое дитя. Отца немного огорчило, что долгожданный первенец не сын, но добрые чувства к жене и малышке скоро утешили.  Сын обязательно ещё будет.

   С неделю роженица наслаждалась покоем, освобождённая абсолютно ото всех работ по дому, купающаяся в приветливых заботах окружающих, которые баловали её особой едой, не всегда подававшейся к общему столу, лакомствами.

   Для каждой матери, с рождением ребёнка открывается целый мир – новые заботы, новые обязанности, новые ощущения. Вот только наплывавшие на неё временами видения она не могла ни объяснить, ни сравнить с какими-либо рассказами женщин из её окружения. Её трепетный страх за малышку вдруг рисовал такие картины, что мать едва не теряла сознание.

   Она была очень набожной католичкой, слышала о пророчествах из книги «Откровение Иоанна», старалась не грешить, регулярно посещала воскресные службы и ходила к причастию.

   А в этих видениях и были картины апокалипсиса: рушился их мир, разваливались здания, гибли люди. Ещё она видела какие-то наглухо заколоченные дома, в которых пленниками стали опухшие от страшного голода люди, жестоко подавляемые народные бунты – жуткое время, оплаченное ценой десятков тысяч человеческих жизней.

 

   Некое чудище с косой и с зияющей дырой вместо лица то вырастало до громадных размеров и словно молох пожирало всех, то превращалось в малоприметную тлю, которая уничтожала всё вокруг, не давая земле возможности плодоносить.

   Измученная в видениях непониманием происходящего, несчастная женщина не могла знать и неведомые ей названия грядущих событий: «коллективизация», «раскулачивание», «депортация».

   Приходя в себя, пробовала что-то рассказать мужу, но тот даже не хотел слушать, суеверно открещиваясь.

   А когда она однажды увидела какой-то бесконечный дремучий заснеженный лес и остекленевшие глаза мужа, в которых отразился волчий оскал, она замолчала совсем… в страхе не накликать бы большей беды.

   Слова её теперь беззвучные постоянно сплетались в бесконечную молитву за дитя, за мужа, за всех.

   И вот наступило Рождество, последнее для неё. Она чувствовала это.

   Мир уже шагнул в эпоху, открытую октябрьской революцией.

   Немного дней – и страна впрыгнет в новый календарь, перелетев через 13 дней, открыв летоисчисление по новому стилю и догоняя, наконец, весь остальной мир.

   Снега выпало много.  На дворе разыгралась такая метель, что сторожа у церкви всю ночь названивали во все колокола, чтобы указать заблудившимся путникам, куда им двигаться.

   Казалось, в такой буран никто не решится без особой нужды и носа высунуть. Но люди цепочками тянулись к церкви.

 

Радуйся, Мария, Благодати полная!

Господь с Тобою.

Благословенна Ты между женами

И благословен плод чрева Твоего Иисус,

который умножает в нас веру, укрепляет надежду,

зажигает в нас любовь.

 

   Служба закончилась, народ разошёлся. Женщина надолго замерла у распятия. 

    – Мой Господь и мой Бог, помилуй, спаси и сохрани нас.

Спаси мое дитя… спаси ценой жизни моей… спаси и сохрани дитя для лучшей жизни.

   Потом она подошла к любимой фигуре Богородицы:

   – Моли о нас, Пресвятая Заступница, спаси и сохрани моё дитя… в грядущее безбожное время не убирай покров с дитя…

   Священник не стал прервать её молитвенный труд, отошёл в другой конец храма. Свечи у алтаря давно погасли. Горели только у выхода. Почти темно. Только поднявшись с колен, женщина почувствовала, как затекли ноги.

   Всё. Всё сказано. Вера поможет ей расстаться с малышкой. Она поручает её промыслу Господа. Она верит в святую охранную материнскую любовь Богородицы. Всю силу своей веры вложила мать в мольбу о будущем ребёнка.

 

   И казалось, даже буран стих, словно устыдившись испытывать мощь своих ледяных порывов на этой хрупкой, но бесстрашной женщине.

   Однако другие силы, вырвавшиеся из-под контроля, уже не останавливали свою разрушительную работу, подготавливая пахоту для раскиданных плевел…

   А женщине ещё довелось увидеть, как была заколочена церковь, разорена колокольня. Она угасла как свеча без кислорода… унесла с собой свою тайну. Малышке едва минуло 10 месяцев.

   Последним видением матери был огромный прекрасный храм с божественной музыкой под сводами. Храм, куда, возможно, и её потомки, пришли на рождественскую службу…

  

   Как постигнуть, оценить этот материнский молитвенный подвиг?

   Знать, что ценой своей жизни обрекает дитя на сиротство, на безрадостное детство, на жизнь с жестокой мачехой, и верить, что это – во имя сохранения жизни ребёнка. Решиться оставить дитя, вверив Господу, который убережёт его сначала от первого жестокого голода, когда выживет лишь половина односельчан, а потом – от ещё более жуткого мора, который уже половодьем выплеснется на огромные просторы страны. Ведь только Он позже убережёт её сиротинушку от чудовищной депортации со всеми земляками в Сибирь, от жестокости войны и лагерей и даже потом, в уже налаживающейся жизни, от гибели под обломками жилья во время ашхабадского землетрясения…

 

     Почти сто лет минуло.

   До рождественской службы ещё далеко. Храм пуст, горит пока единственная свеча перед чашей с облатками.

   За стенами вьюжит настоящая метель, а тут в огромном храме пока семь человек, которые пришли задолго до начала мессы.

   От горящей свечи отнесла огонёк к иконе Богоматери.

   В мерцании язычков пламени видны блики на иконе как

отсвет тысячи событий, когда у образа Богородицы просили о заступничестве и помощи.

   Я ничего не знаю о своей бабушке, даже имени её не сохранилось в памяти у почти исчезнувшей родни. А тут вдруг словно увидела её коленопреклонённой, как в той церкви немецкой колонии. Построенная в 19 веке, эта церковь и сейчас ещё не до конца разрушена. На стенах даже можно увидеть пару фресок – сюжетов из Нового Завета. И осталась она стоять памятником некогда благодатному месту, вокруг которого была жизнь одной из колоний Поволжья – Мариенберг.

   Я счастлива, что из моего атеистического детства-отрочества всё же приведена в Храм, где уже второй десяток лет принимаю участие в праздновании вечного Таинства – явления Божественного младенца.

 

   Да святится Воля Твоя!

 

   Закончилась рождественская служба. Народ растекался от Храма по ярко освещённым улицам южного района Берлина.

   Припаркованные машины напоминали занесённое снегом поселение…

 

История одного преображения

 

   Любое путешествие – это возможность открытия, познания не только окружающего мира, но себя в первую очередь. Хорошо, когда такие подарки от жизни получаешь не только по прошествии лет на умудрённую голову, но и в ранней юности, когда чистота восприятия ещё не искажена привычками и установками, вера в добро социумом не деформирована, да желания познавать окружающий мир и людей оптимистичны и не нагружены меркантильностью.

 

   Юная особа, неожиданно оказавшаяся не просто далеко от дома, а вообще на другом краю огромной страны, в другой среде, была удивлена и непохожим укладом жизни, и менталитетом, всё ещё неотнивелированным под единую советскую общность. Оказалось, что хорошие знания географии и истории советского государства отнюдь не выходили за рамки учебников, выстраивающих убеждения о братстве народов СССР.

   Судьба словно наградила мою героиню за выпавшие на её долю испытания. Трудно принимать первые жизненные уроки с должным пониманием. Особенно, когда реальность вступает в противоречие с привитыми книгами понятиями добра и зла, правда, находчиво подкорректированными атеистическим мировоззрением коммунистической системы. Ну а то, что положения Морального кодекса строителя коммунизма были заимствованы из Книги книг – было невдомёк, потому как Библию обычно и в глаза не видели. Государство надёжно защищало народ от раздумий о божественном мироустроении.

   Лидия, успешно воспитанная государственной идеологией, была хорошей ученицей. Школа научила, что Бога нет, а вера в него – это удел тёмных малограмотных бабок, пугающих сектантов и даже более того – дореволюционный пережиток. Подрастающее поколение призывали смело отметать всё старое, воспитывали фильмами про юных строителей социалистического общества, вступивших в борьбу с тёмными силами, с мракобесием верующих. Во время уроков показываемые художественные фильмы, сродни "Тучам над Борском", оказывали очень сильное воздействие на взращиваемую убеждённость. А ещё немалый вклад вносила замечательная советская литература. Потому все были атеистами, верящими только в догмы родной страны.

   Настоящая пионерка убеждённо доказывала матери, какая это глупость верить в Бога, которого нет, и которого никто не видел. Как аргумент – уже и космонавты в космос летали, но никого там не обнаружили. Именно тогда проявилось в юной просветительнице одно из харизматических качеств – энергичная сила убеждения. Мать, достаточно побывавшая в жерновах жизненных обстоятельств, чудовищно корёживших жизнь её и родни, с началом войны оказавшихся изгоями в отчизне, депортированными с родных приволжских мест, старалась как можно дольше удержать ребенка в неведении собственной истории семьи, чтобы росла в доверии к идеологии и политике Родины. И потому соглашалась всегда с убеждениями дочери, глубоко упрятав ростки впитанной с молоком матери христианской веры, впрочем, так и не заколосившиеся среди тоталитарного атеизма.

   Юность героини пришлась на удивительное время романтиков. Бардовские песни, поездки за туманами, новизна открытий окружающего мира, оптимизм ожидания скорого светлого будущего, отнюдь не омрачённый споро заглушаемой информацией о Пражской весне. А ещё это было время, свободное от нынешних компьютеров, смартфонов, планшетов, когда чтение книг прививалось, культивировалось и, можно сказать, было поголовным. Лидия читала запоем русскую и зарубежную классику, переживала вместе с любимыми героями, постигала науку взаимоотношений. Вознесенский и Асадов оспаривали её внимание у поэтов пушкинской поры. И она, конечно же, не могла не писать лирические стихи.

   Студенчество. Первая любовь. Запомнившееся первым поцелуем свидание. Взросление. Выпавшее первое испытание.

   Второй институтский год, начавшийся хлопковой эпопеей в их республике, стоил Лидии нервов, здоровья и последовавшего отчисления. Потому как, в первые же дни на уборке хлопка случилось попасть с гастритом в колхозную больницу. Врач там не часто появлялся, особенно трезвым, зато очень назойливые медбратья редко оставляли единственную больную в палате без шпингалетов и занавеси на окнах, в которые постоянно глазели любопытные сельские парни.

   О чём в городе знала понаслышке, здесь обернулось уродливой действительностью. Тридцатилетнему медбрату невмоготу было оставаться холостяком, но его зарплата ещё шла в погашение калыма за жену старшего брата, хотя и обременённую уже кучей детишек. А тут с залетевшей городской птичкой, за которую и платить-то не надо её родителям, не признававшим такой обычай, замаячила вероятность долгожданной женитьбы. На счастье приболевшей студентке появились две медсестры-практикантки, сами державшие "оборону". Они стали забирать её к себе на ночёвку. Много позже судьба свела ещё раз с этими девушками, заметно изменившимися пережитым, когда пришлось однажды просидеть всю ночь под столом у окна – единственно укромном месте в просматриваемой как на ладони комнате. К ним тогда ломились пьяные, заехавшие в колхоз наёмные работяги, побившие стекла и истыкавшие ножами дверь и оказавшийся на счастье достаточно прочным для укрытия стол.

   Ну а Лидии недельное пребывание в больнице, по правде говоря, мало что дало, если ни добавило нервного напряжения. Институтское начальство, отвечавшее за плановый сбор хлопка, вызвало "на ковер" для объяснения, где это ночами "шляется больная симулянтка". Тут-то впервые и пошатнулись вера в мудрость педагогов, руководителей, уважение к старшим. Пьяные до неприличия декан, парторг, преподаватели и аспиранты были в приятном возбуждении от участия в подобной моральной экзекуции. Растерянность от грязных унизительных слов, липких взглядов, слёзы отчаянной обиды не дали возможности ответить что-нибудь в оправдание. Мужчины же в молчании увидели непристойную женскую гордыню, раздражавшую их. Возможно, будь она титульной национальности, подобного не произошло бы. Где-то за пару десятков лет до развала огромной социалистической страны прозвучали уже слова о том, что места национальных кадров в ВУЗах только занимают ей подобные. Для юной девушки это стало невообразимой шоковой терапией: оказаться беззащитной перед бескультурьем, злом, грубостью, бранными словами в свой адрес. Тяжело было осознавать, насколько чудовищно далека реальность от впитанного книжного разумного, доброго, светлого и надежного.

 

   Вид растерянного, словно потерявшего ориентиры, ребёнка, желание как-то оградить, уберечь от депрессии, убедили мать согласиться на поездку дочери за три девять земель, на другой конец тогда ещё огромной страны, к подруге, знакомой только по переписке.

   Там в Литве, в мире, мало похожем на их азиатский, беглянка словно сбросила начавший сдавливать костяной панцирь обстоятельств. Радушная подруга с удовольствием знакомила с Вильнюсом, водила по художественным галереям, выставкам, концертам и костёлам, где гостье открылось ошеломляющее звучание органа, до того знакомого только по записям на пластинках из её коллекции, а тут неожиданно до краёв наполнившего благодатью испуганную трепещущую душу. Днями позже, попав в костел Петра и Павла, знаменитую «жемчужину барокко», Лидия была потрясена великолепием тысячи фигурных композиций, горельефов и статуй из белоснежного мрамора. Ей прежде не доводилось бывать в храмах, если не считать любопытствующего раза, когда заглянула в двери маленькой кладбищенской церкви, единственной на ту пору в их южном городе. А тут среди сотен аллегорических и мифологических персонажей увидела совершенно неведомые библейские образы.

   Как вкопанная стояла она один на один с доселе неведомым миром. И маленькие группки туристов, прихожане ничуть не мешали. Когда же приблизилась к статуе Девы Марии, замерла, увидев на её щеке жемчужной слезой блик света. Почувствовала, как внутри что-то затрепетало и изменило дыхание, наполняя неизведанным ранее благоговением, будто воздухом, от избытка которого либо просто лопнет грудная клетка, либо сама воспарит воздушным шаром. И тут вдруг ощутила, словно из затылка пробка какая-то вылетела, и с ней вырвалось молитвенное обращение: «Господи!» Никаких молитв не знала. Но слова полились: «Господи, только, чтобы мама всегда оставалась рядом со мной. Если надо, возьми время для неё из моих лет жизни!»

  

   Неужто к Господу привёл страх? Видимо, как и многих. Страх остаться без матери, незащищённой от столкновений со стрессовыми реалиями жизни. Подобного желания молитвы раньше не возникало. Информация о духовных исканиях, поисках смысла жизни из прочитанной классики, фильмов ещё не находила подобия в непробудившейся душе, добротно укутанной безверием. Теперь же Лидия словно нашла главную точку опоры для своей очнувшейся души. Судя по всему, с освобождением от пут атеизма и началось расширение сознания – процесс, открывший свободу для духа и его развития, для восприятия истинно высших ценностей.

  

   У каждого есть свой опыт переживания Бога, опыт своего религиозного преображения – обращения в веру, когда заученные постулаты из прежней жизни, навязанная атеистическая идеология, осыпаясь, обнажают дремавшую душу, чтобы напомнить ей об особом состоянии – стремлении к связи с духом.

 

    «Не было бы счастья, да несчастье помогло» – понимание этой народной мудрости всегда в помощь. Подумать только, ведь всё могло оставаться прежним: те же идеологический мусор с навязанными стереотипами мышления и юношеский максимализм в отстаивании убеждённости в правоте. В жизненном багаже ещё не накопились знания, что случайных встреч не бывает, что провидение специально сталкивает с теми людьми, которые выказывают по отношению к нам грубость и бессердечие для того, чтобы нам самим обратить внимание на собственное несовершенство. Потому как зацепки за выбранные идеалы и желание, чтобы мир подстраивался под них, создают в душе претензии к другим людям, к жизни. И чем крепче держимся за идеалы красоты, счастья, высоких чувств, за установки неосознаваемого, по сути, великодержавного шовинизма, тем тяжелее потом соглашаться с их разрушением. Такое не может оставаться безнаказанным. И тогда отрывают нас от них для нашей же пользы, очищения, и чтобы мы встали на свой истинный путь развития, духовного роста, меняя прежде всего себя, свой характер, совершенствуя свою душу, принимая на себя ответственность за всё, что в ней происходит. Всё закономерно в этом мире, и происходящее с нами было, есть и будет для научения, во благо.

 

    И Лидия стала меняться. Её идеалы не исчезли, но понимание насколько многое не безупречно в жизни, стало делать её терпимей к несовершенствам других, напоминая и о собственном. Вовсе не значит, что она перестала наступать на уже знакомые «грабли»: перечить, возмущаться творящейся несправедливостью, быть категоричной и требовательной. Однако училась принимать с благодарностью всё происходящее, накапливать энергию любви. И эти старания – действовать по совести – формировали внутренний самоконтроль, нравственность.

   В жизни предстояло ещё множество уроков. Надо только понимать их неизбежность и стремиться образовывать свою душу, а не лишь преумножать интеллект. Краеугольным же камнем должно стать пребывание в радости и добром отношении к миру и окружающим, потому что узнан тот, Единственный, – опора и защита.

   

  А люди вокруг тоже стали меняться. Те же, которые не были готовы к совместным изменениям, стали уходить из её жизни. Появились новые друзья позже уже в московском институте.

 

  Много новых храмов – мест для медитации души открыла моя героиня: ставшие любимыми костёл Святой Анны и костёл Ворота Зари в Вильнюсе, Домский Собор в Риге, Храм Спаса на крови в Питере, Троицко-Сергиевская лавра в Сергиевом посаде, Собор Святого Юра во Львове. А когда распалась могучая держава, и Судьба выписала новую путеводную карту в Европу, началась уже другая история…