Кайзер Татьяна

 

Учитель

 

Юность запоминается открытиями. Одно из поразительнейших – поэзия  Николоза Бараташвили.

Давно уже знаю, что случайностей в мире нет, все это только еще непознанные взаимосвязи в окружающем мире и наших ситуациях.

Вот и не случайно дожидался меня томик стихов на подоконнике в квартире моих московских знакомых, где остановилась проездом, возвращаясь из любимой прибалтийской столицы домой, в среднеазиатскую республику.

Позади чудесное времяпровождение, удивительные встречи, неожиданно шквалом накрывшая влюбленность. Постоянное прокручивание  воспоминаний, мечтания, томящееся, ноющее от разлуки сердце делали время тягуче медленным в ожидании и молниеносным для несовершенных дел. Впереди дом, привычная жизнь, работа, друзья. Там нетерпеливо дожидался моего возвращения близкий кареглазый человек, возможно, что и вариант судьбы. А я впервые не знала, как поступить и что делать. Ведь стоило только прикрыть глаза – и тотчас сводящая с ума синева глаз, до трепета, до ощущения тысячи мурашиков, перебирающих лапками во мне всевозможные нервные окончания. Упоительная волна возбуждения, словно от щекочущих пузырьков шампанского перехватывала дыхание, и воздуха внутри, казалось, больше чем снаружи.

И воплощеньем суеты сует
Представилась мне жизнь в минуту эту.

(«Раздумья на берегу Куры»)

 

Присела на подоконник, наугад раскрыла книгу Николоза Бараташвили в переводах Бориса Пастернака. И окунулась в безбрежный  океан романтизма, волны которого переливались всеми красками чувств.

Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.

Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.

(«Цвет небесный, синий цвет»)

 

 

Моим новым ощущениям не сравниться было со спокойным уверенным радостным чувством постоянного присутствия рядом надежного плеча, уютной для сердца теплотой от общения, пониманием с полуслова. Все по-другому. Сердце сжималось, словно от мохнатых лапок домашней любимицы. Оно уже в предчувствии возможных ран от выпущенных коготков, боли и глубокой печали.

Что же, отрезвленье – это не измена.

И слабость, и душевный недостаток 
Любить не сущность, а её налёт.

(«Мужское отрезвленье - не измена...»)

Слова запоминались сразу, будто для каждого из них уже было свое место в памяти. Они проявляли уже существующие в глубине души похожие чувства, некогда знакомые, но подзабытые… Может, это воспоминание из прошлой жизни. Сколько их в зеркалах памяти… 

Была в стихах грузинского романтика-поэта щемящая грусть, которую еще не встречала в любовной лирике, известной мне к тому времени. Автор, в пору их написания едва на десяток лет старше меня, делился мудростью глубинных чувств, увлекал в романтическую сферу мечты и духовных устремлений. Он, видимо, осознавал  невозможность перестроить тот существующий несовершенный и даже враждебный  мир. И потому стремился уйти в мир своих мечтаний и переживаний, искать идеал в порывах своей души.

За каждой строкой одиночество поэта, осознающего распад духовных связей между людьми, и невозможность примирить глубоко чувствующее сердце, разум с царящим вокруг равнодушием.

Ангел-хранитель ли это со мной?

Демон ли мой искуситель незримый?

Кто бы ты ни был, поведай, открой,

Что за таинственный жребий такой

В жизни готовится мне, роковой,

Скрытый, великий и неотвратимый?

(«Таинственный голос»)

 

В окно с высоты двадцатого этажа  видна широкая лента Ленинградского шоссе, пульсирующего огнями машин. Красные предзакатные облака сулили назавтра ветреный день.

Когда на сердце ночь, меня к закату тянет.

Он сумеркам души сочувствующий знак.

Он говорит: "Не плачь. За ночью день настанет.

И солнце вновь взойдет. И свет разгонит мрак".

(«Сумерки на Мтацминде»)

 

Зимой  сумерки ранние. Им уже удавалось размывать строки. Зябко. Не выпуская книги из рук, включив напольную лампу, устроилась с пледом в кресло.

В стихах состояние поэта созвучно моим чувствам, похоже, проявился какой-то доселе сокрытый для меня пласт памяти.

Жрецом и жертвой был я сам.
В том тихом храме средь пустыни
Курил я в сердце фимиам
Любви - единственной святыне.

(«Я храм нашел в песках. Средь тьмы...»)

Да ведь это обо мне. Я – влюбленный юноша. А предмет моего обожания – моя душа, на ту пору чарующая незнакомка.

Голос какой-то невнятный и странный

Сопровождает везде, постоянно

Мысли, шаги и поступки мои:

"Путь твой особый. Ищи - и найдешь".

Так он мне шепчет. Но я и доныне

В розысках вечных и вечно в унынье.

Где этот путь и на что он похож?

(«Таинственный голос»)

 

В те давние времена тотального атеистического воспитания что мы могли знать о душе? Поколение задорных наследников обещанного нового светлого будущего, затвердившее, что человек – это звучит гордо. А вот про душу-то его – ни звука.

Нам кодекс строителей коммунизма подменил извечные заповеди, чтобы легче затушевывались противоречия между личностью и окружающим ее миром и

чтобы никакая духовная энергия не направляла пытливую мысль к самопознанию.

Как же трудно потом выкорчевывать разросшиеся корни безверия, нигилизма, самоуверенности в ментальности советского народа, возрождаться новому на духовном солончаке.

Понятия о душе оставались, конечно, в фольклоре, громадном литературном наследии.

В каком возрасте осознаем душу? С сердцем-то знакомимся много раньше: конкретное место есть, сердцебиение слышно, кто-то и боль чувствует. А вот топографически к чему было привязать душу? Временами бывает, что-то ноет в области сердца или солнечного сплетения. Так это она, голубушка, словно потерянное дитя без наставника мыкается горемычная. Ведь отобрали Духа-поводыря, без которого душа слепо блуждает по узким тропинкам, ведущим в тьму невежества и иллюзий, переставая находить путь к Богу…

 

В который раз перечитывала строки, не в силах оторваться. Если другие стихи будоражили ум, трогали сердце, то тут откликнулась душа. Как вспышка, потрясение до основания.

На кого ты вечно в раздраженье?
Не везет с тобой мне никогда,
Злой мой рок, мое предназначенье,
Путеводная моя звезда!

Из-за облаков тебя не видя,
Думаешь, я разлюблю судьбу?
Думаешь, когда-нибудь в обиде
Все надежды в жизни погребу?

Наша связь с тобой как узы брака:
Ты мне неба целого милей.
Как бы не терялась ты средь мрака,
Ты мерцанье сущности моей.

Будет время, - ясная погода,
Тишина, ни ветра, ни дождя, -
Ты расссыплешь искры с небосвода,
До предельной яркости дойдя.

(«Моей звезде»)

 

Это благословение, когда в жизни появляется учитель. И приходит он, когда готов ученик. Готов принять знания и истины наставника. Свет высокой души может рассеять мрак неизбежности.

Встреча с учителем состоялась. Открылись для понимания его поэтическое видение и чувства, переплетенные с раздумьями, сомнениями, обостренные напряженной мыслью о любви и нравственности, об отношениях человека и мира, о жизни и смерти. Так стали близки стремления его мятежной души разорвать все путы, которыми оплели ее темные силы зла, освободиться от безнадежности, от искушений злобного лукавого.

 

Кто навязал тебя мне, супостата,

Куда ты заведешь меня, вожак?

Что сделал ты с моей душой, проклятый!

Что с верою моею сделал, враг?

…………………………………………

Уйди и скройся, искуситель лживый!

По милости твоей мне свет не мил,

Ты в цвете лет растлил души порывы.

О, горе тем, кого ты соблазнил!

(«Злобный дух»)

 

Нежная чуткая ранимая душа никак не может без водительства духа. Ведь насколько человек пребывает в иллюзии придуманного мира, порожденного желаниями и потребностями души, настолько он далек от совершенства. Работа человека – труд по очищению и преображению души. Потому как только душа, идущая по дороге преображения и очищения, однажды достигает состояния максимальной чистоты и познает истинную любовь.

Лишь между ними чувством все согрето,
И если есть на свете рай земной,
Он во взаимной преданности этой,
В бессмертной этой красоте двойной.

 («Мужское отрезвленье - не измена...»)

Бараташвили мог провидеть истинный гармоничный мир за пределами своей нелегкой судьбы. Этот удивительнейший романтик познакомил меня с моей душой и ее чаяниями. Это его Молитва подсказала душе язык общения с Творцом.

 

Отец небесный, снизойди ко мне,
Утихомирь мои земные страсти.
……………………………………
Ключ жизни, утоли мою печаль
Водою из твоих святых истоков.
Спаси мой челн от бурь мирских пороков
И в пристань тихую его причаль.

О сердцевед, ты видишь все пути
И знаешь все, что я скажу, заране.
Мои нечаянные умолчанья
В молитвы мне по благости зачти.

(«Моя молитва»)

 

Много событий случилось с тех пор. Пути-дороги привели на родину любимого поэта. Видела величественные горы и жемчужные озера Кавказа. Видела его зеркальную Куру всю в отблесках лазури синеватых с набирающего высоту самолета, держащего курс на Абхазию, тогда еще не отделившуюся от Грузии.

В московском вузе подружилась с грузинами-однокурсниками, познакомившими с изумительными песнями, национальной кухней и галантным отношением к женщинам.

И другие учителя появлялись. И долгие годы зеленоглазый подарок судьбы разделяет все происходящее в моей жизни.

Я благодарна Творцу за все встречи по жизни, даже если они несли в себе горечь незачтенного урока. Главное ведь – достойно принимать все преподносимое жизнью,  не загрязнять душу негативом отрицания, неприятия и осуждения, не уступать поводья эгоизму, оставаться открытым для всех дарованных судьбой встреч.

Я уже давно старше романтичного грузинского юноши. Знаю язык своей души. И, возможно, была бы понята любимым поэтом в своей молитве:

Отец наш, Всемогущий в Небесах,
Прости нам суету, несовершенство наше.
Твои неведомы нам помыслы о нас.
По заповедям прожит день вчерашний?
Дай знать, что есть добро для нас, что  ̶  зло,
Твои намерения помоги увидеть,
Чтобы в себе, вокруг было светло.
Не дай, Господь, кого-нибудь обидеть!

……………………………………………

Ты помоги творить нам Твою Волю,
По предначертанному следуя пути,
Тобою посланное принимать с любовью
И с благодарностью самим любовь дарить.

 

Сердечная благодарность поэту-учителю. Мудрость Бараташвили  – следствие не прожитых коротких 27 лет, а следствие чистоты его души. Как и нравственность – качество человека вне зависимости от его земного возраста, умение не оставлять грязных следов на белом свете.

Грустно, что мудрость и молодость несовместимы в искаженном восприятии людей. Они за мудрость принимают жизненный опыт, накопленный итог прожитых лет.

тогда как мудрость, по сути, означает молодость души.

Не один век поэзия Николоза Бараташвили дарит возможность приобщиться к высшей гармонии – созвучию души и духа.

 

 

 

Примечание: стихи Николоза Бараташвили в переводах Бориса Пастернака